Успешное решение задачи, поставленной В.И. Лениным, - при анализе и оценке творчества Толстого учитывать всю "совокупность его взглядов, взятых как целое" 1, - немыслимо без учета повседневной культурно - нравственной активности писателя, закреплявшей себя в категориях "самосовершенствования", "непротивления", "любви" и т.п. Небывалый размах этой активности - факт достаточно известный. Его тесная связь с творческой практикой писателя тоже не вызывает сомнений.
               Вот почему к феномену толстовских нравственных категорий нужно присмотреться более конкретно. Тем самым будет выполнена рекомендация А. Веселовского - периодически возвращаться к ответам, которые дает тот или иной писатель на простейшие, элементарные почти "детские" вопросы 2, вникать в них по возможности непредвзято стараясь понять, не открывает ли современный опыт новых путей для их более глубокой интерпретации 3,
               Общие соображения о реакционном характере теорий непротивления и самосовершенствования явно не исчерпывают проблемы, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, далеко не сразу и не всегда первичные нравственные категории вбирают в себя идеологический смысл, они могут оставаться на уровне уяснения и воспроизводства, говоря словами Маркса, "простых законов нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица 4. Во-вторых, не всегда нравственные категории предстают в форме логических понятий. Достаточно вспомнить, что при неослабном внимании к тщеславию как "характеристической черте в особенной болезни нашего века" 5, Толстой ни в одном из теоретических трактатов даже не поставил этого вопроса. Очевидно, не к науке о тщеславии он стремился, а к осмыслению коренных основ человеческого бытия о учетом тщеславия 6.
               Следует также уточнить ставшую привычной фразу о "воскресении" как важнейшей теме позднего Толстого 7 Лучше было бы считать ее проходящей через все творчество, но далеко не сразу эксплицированной. Ведь остается фактом, что она присутствует уже в раннем художественном замысле - первом плане романа "Четыре эпохи развития" 1851 года 8.
               Назревшая задача толстоведения - четкое разграничение "истории идей", все равно, художественных, философских, публицистических, и повседневной моральной активности Толстого. В общем провести такое различие нетрудно, но как раз анализ, которому слишком легко дается подобный "общий взгляд", мало пригоден, поскольку связь двух сфер надо не предполагать заранее, а выявлять в каждом отдельном случае и с предельной конкретностью. Поэтому нужна особая форма анализа, разделяющая сферы для того, чтобы фиксировать все феноменологическое богатство их связей.
               Следует учесть, что сроки вызревания взглядов в каждой сфере различны. Адвокатом стомиллионного земледельческого народа Толстой по-настоящему осознал себя в поздний период жизни, зато решительные шаги в нравственном самоопределении были сделаны еще в молодости, накануне выхода из университета, в 1647 г., и с новой силой - через 10 лет, когда умудренному севастопольским опытом писателю удалось выявить свою индивидуальную неповторимость на фоне всего того, что он успел понять и совершить в мире. Выработанная тогда воля к совершенствованию, идея личной ответственности перед лицом социальных проблем создали устойчивые навыки непредвзятого отношения к окружающему. А это, в свою очередь, послужило предпосылкой для серьезного отношения не только к своему будущему, но и к судьбам страны и народа. Здесь общий исток толстовской культурно-исторической активности. Не случайно именно о 1857 г. Толстой все серьезнее принимает к сердцу народные чаяния, которые В.И. Ленин характеризовал как стремление "расчистить землю, создать на месте полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян"9. И тут практический человек", каким считал себя Толстой, оказался антиподом либерализма: если заветная цель последнего сводилась к просвещению и европеизации страны, то для Толстого будущность РОССИИ связана с феноменом "казачества", согласно дневниковой записи 1857 года (47, 204). Через несколько лет Толстой уточнит это понятие: "Всемирно-народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности... Эту истину понимает одинаково ученый русской и мужик - который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет вольная" (48, 85). Идея "вольной земли" доводила до сознательного идеологического выражения патриархальную мечту о жизни "миром", отсюда, собственно, и начинается социальная биография толстовских идей.
               Другое дело - этика. Важнейшие постулаты ее записаны на первой же странице "Дневника молодости" 17 марта 1847 г. Сначала автор требует: "Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение"... (46, 4).
               Разве не просвечивает сквозь эти строки знаменитое "непротивление", со временем так прочно сросшееся с именем Толстого? Непротивление чему? Разумеется не "злу насилием" - до подобных формулировок еще далеко, так заговорит писатель, когда встанет вопрос о построении догматики и нравственные категории наполнятся злободневным политическим смыслом. Но всегда в этом слове сохранится первоначальный толстовский смысл глубокого доверия, любви ко всему, что естественно, созвано стихийным процессом без искажающего участия технической цивилизации. Вот почему вслед за тезисом непротивления природе в дневнике встает антитезис противления обществу: "Образуй твой разум так, чтобы он был сообразен с целым, с источником всего, а не с частью, с обществом людей"; (там же). На основе "противления" будет развернут писателем жизненный подвиг самосовершенствования, переходящего в бунт против исторических условностей и лжи.
               Словно через арку, созданную взаимоупором этого тезиса и этого антитезиса, входим мы в мир толстовской этики, подобно тому как через идею "вольной земли" впервые приобщаемся к толстовским идеологическим проблемам. Дух этического максимализма сливает обе сферы в жизненное единство, писатель целиком на стороне природы против цивилизации и полон презрения к так называемым "великим людям", претендующим направлять поток истории по своим надуманным и ограниченным схемам.
               Каков механизм непротивления? На пути к естеству Толстой обнаруживает серьезную преграду - "любовь к себе, или скорее помять о себе, которая производит бессилие" (5, 196). Задача в том, чтобы "забыть себя" (52, 157), "свою несносную персону" (60, 188), чтобы выйти из границ эгоистического "я" в подлинно человеческую реальность. "Всемогущество есть бессознательность, бессилие - память о себе. Спасаться от этой памяти о себе можно посредством любви к другим, посредством сна, пьянства, труда... Отчего происходит сила ясновидящих, лунатиков, горячечных или людей, находящихся под влиянием страсти? Матерей, людей и животных, защищающих своих детей? Отчего вы не в состоянии произнести правильно слова, ежели вы только будете думать о том, как бы его произнести правильно? Отчего самое ужасное наказание, которое выдумали люди, есть - вечное заточение?.. Человек... остается с вечной памятью о себе. И чем человек спасается от этой муки? Он для паука, для дырки в стене хоть на секунду забывает себя" (5, 196).
               Процитированный текст "Отрывка из дневника 1857 года" переполнен подобного рода рекомендациями, как выходить из опасной поглощенности собой посредством любви, труда, сна, самоотвержения, даже "пьянства" - все эти слова - серьезные или озорные - становятся знаками опыта, разрушающего привычные стереотипы эгоистического поведения. Со временем их описок пополнится "нравственным воскресением", "озарением", "просветлением", "жизнью для других" и пр. За каждым - реальность экстатического порыва, сметающего рамка сословных преград и социальных условностей, воссоединяющего человека с природой в чувстве радости и "ослепительного света". Перед лицом "сияющей вселенной" все великое многообразие жизни легко, без нажима стягивается к двум основным мотивам: любви к естественному порядку и отказу от порядка "господской цивилизации". Из-под власти этих мотивов не может выйти ни один образ, ни одна моральная проповедь Толстого.
               Такая интерпретация "непротивления" ниоткуда не заимствована, она является выводом из коренной интуиции - веры писателя в первичные стихии жизни. В теории "непротивления злу насилием" эта вера была приспособлена к политическим целям борьбы с самодержавным деспотизмом и сильно рационализирована. Повседневная культурная работа по выяснению "как жить?" в значительной мера была отдана единому на потребу - логике социальной борьбы. "Непротивление злу насилием" и есть призыв к интеллигенции проявить свою солидарность о народом через ненасильственное отмежевание от государственной власти. Насилие подгадает под власть табу и совершенно исключается как средство борьбы. Вскрывающиеся при этом внутренние противоречия и крайности не останавливают Толстого -идеолога: "И если пришли Зулу, чтобы изжарить моих детей, - наставляет он своего корреспондента, - то одно, что я могу сделать, это постараться внушить Зулу, что это ему не выгодно и не хорошо,- внушить покоряясь ему по силе" (63, 121).
               Нельзя сказать, чтобы теория, в такой степени пронизанная утопической мечтательностью и столь обнаженно делающая ставку на силу рационального внушения, не смогла стать альтернативой грубой силе. Последователи у нее нашлись, и не только в России, но и за ее пределами - в Китае, в Индии. Но основная масса демократически настроенных современников встретила ее настороженно. Признавая неотразимость толстовской критики войн, частной собственности, государственного деспотизма, правду призывов единения с народом, она вое же усмотрела в неистовом духе непротивленчества явную тенденцию утопизма и была права. Одно дело - нравственная мудрость Толстого, другое - толстовская история идей, идеология. Обе сферы при всей их соотнесенности остаются различными, внеположенными и обнажают для аналитического глаза секрет сложного строения того, что называется целостным единством художественного творчества.

---

---

              1. Ленин Б.И. Поли. собр. соч. T.I7, с.210.Вернуться к тексту
              2. Вспомним "детские" вопросы, которые мучили Пьера Безухова: "Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая оила управляет всем?" (10, 65)Вернуться к тексту
              3. Веселовский А.Н, Историческая поэтика. Л., I940. C. 54-65.Вернуться к тексту
              4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. I6. C.11.Вернуться к тексту
              5. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 т. Юбил, изд, T. 4. С.24. Далее ссылки на это издание в тексте. Первая цифра в скобках обозначает том, вторая - страницы.Вернуться к тексту
              6. См.: Барышников Е. П. Проблема нравственного выбора в творчестве Л.Н.Толстого. Некоторые замечания , Нравственно-эстетические проблемы худож. лит-ры. Элиста, 1983. С. 85-95.Вернуться к тексту
              7. Бялый Г. Русский реализм конца XIX века. Л., 1973. С.73.Вернуться к тексту
              8. "Главная мысль: чувство любви к богу и к ближним сильно в детстве, в отрочество чувства эти заглушаются сладострастием, самонадеянностью и тщеславием, в юности гордостью и склонностью к умствованию, в молодости опыт житейский возрождает эти чувства" (2, 242). 9. Ленна В.И. Полн. собр.соч. Т. 17. С.211.Вернуться к тексту